Несломленный Ленинград: как рухнула фашистская блокада. К 70-летию Великой Победы

Владимир Михайлович, расскажите, пожалуйста, о начале Вашей службы в Красной Армии. Вы прибавили себе 3 года, чтобы попасть в армию. Много ли было таких же молодых героев среди бойцов?

Войну мы встретили 22 июня 1941 года в Выборге. Накануне в войсках, где которых служил отец, проводились крупные учения. По завершении провели разбор. Отец сказал, что 22-го утром поедем на рыбалку. Мы с братом начали собираться на рыбалку. А в 4 часа прибежал посыльный — тревога! Отец говорит: "Всегда так бывает. Когда проведут разбор, думают, что все расслабились и поднимают нас по тревоге. Но, ребята, вы всё равно готовьтесь – на рыбалку мы поедем". Однако уже часов в 8 часов позвонил и сказал, что началась война. Конечно, накануне обстановка была такая, что чувствовалось, что назревает что-то какой-то конфликт. В начале войны отец отправил нас в Ленинград. И когда враг уже рвался к Ленинграду, начали формироваться дивизии народного ополчения, так называемые дивизии ДНО. И я принял решение, прибавив себе года, пойти на фронт защищать родной город. К началу войны я закончил 7 классов. Физически я был очень хорошо подготовлен. Мы учились по системе ОСОАВИАХИМ. У меня было 3 значка – "Отличник ОСОАВИАХИМ", "Ворошиловский стрелок" и ГТО. Надев их, я и пришел в Военкомат. Пришлось, конечно, врать много. Военком спросил, где документы? Я ответил, что дом разбомбило, документов нет. На вопрос "сколько тебе лет?" я ответил, что скоро будет 18. "Что ты умеешь делать?" спросил военком. Я ему говорю: "А что, мои значки Вам ничего не говорят об этом?" Мы спустились во двор, где стоял турник, на котором я подтянулся несколько раз, сделал "солнце" и спрыгнул. После этого военком сказал: "Всё, парень, пойдешь воевать". 27 июля 1941 года я добровольно ушел на фронт и ровно через полгода будет 74 года, как я на службе. Вы знаете, я не хочу из этого делать какую-то помпу, потому что не я один был такой.

Таких было очень много. И не только в Ленинграде, а по всей нашей великой стране. И когда меня спрашивают "Товарищ маршал, а сколько Вам было лет, когда Вы в армию пошли?", я отвечаю словами четверостишья очень хорошего поэта Ленинграда Юрия Воронова, у которого судьба сложилась примерно так же, как и у меня: он прибавил себе года, ушел на фронт, но после войны он уволился и стал поэтом. Он пишет об этом так: "В блокадных днях мы так и не узнали, меж юностью и детством где черта. Нам в 43-м выдали медали, и только в 45-м – паспорта". В Ленинграде в 1943 году была учреждена медаль "За оборону Ленинграда". И все участники блокадного Ленинграда и участники обороны Ленинграда были награждены этой медалью. Я уже 74-й год нахожусь в рядах вооруженных сил. Сейчас я являюсь генеральным инспектором Министерства обороны. Очень часто встречаюсь с ветеранами, с воинами, с молодежью, с курсантами. И, безусловно, вся моя армейская жизнь – она прошла под одним лозунгом: "Защищай родную страну", что я и делал. Мне пришлось повоевать и в Афганистане, и в других некоторых конфликтах и локальных операциях. То есть я являюсь профессиональным военным, и всю жизнь отдал службе одному роду войск – Ракетным войскам и артиллерии.

Владимир Михайлович, Вы участвовали в боях на "Невском пятачке"? Какие задачи ставило командование перед бойцами?

Я непосредственно не принимал участия в боях на "Невском пятачке". Наше подразделение воевало на Пулковских высотах на юге Ленинграда. На "Невском пятачке" были другие части. А командование ставило одну единственную задачу во всех операциях – быстрее прорвать кольцо вокруг Ленинграда. Потому что работала только одна Ладожская "Дорога жизни". Я 2 раза в 1942 году ездил по этой дороге. Во время войны каждый воин получал какую-то определенную вторую специальность военную, смежную специальность. Я был и телефонистом, и радистом, и артиллерийским разведчиком, и водителем, сдав на права.

Какие тактические приемы применялись советской артиллерией для борьбы с осадной артиллерией противника, чтобы сократить ущерб от бомбардировок города?

В Ленинграде одна из главнейших задач была – это борьба с артиллерией противника. Противник имел примерно 3300 орудий различных калибров: начиная от 105-миллиметровых орудий и кончая 350- и даже 520-миллиметровыми орудиями, которые располагались на глубину до 18 километров от переднего края. Из-под Севастополя для обстрела Ленинграда были переброшены сверхтяжелые гаубицы фирмы "Крупп", а также железнодорожные французские орудия, две 340-миллиметрвоые пушки, восемь 400-миллиметровых пушек, и даже единственная 520-миллиметровая гаубица. И вся эта громада артиллерии вела огонь по нашим войскам.

Моя главная задача как артиллерийского разведчика заключалась в том, чтобы немедленно определить координаты артиллерийской батареи противника, открывшей огонь по Ленинграду, и передать их на наши огневые позиции, которые подавляли вражеские батареи. Для того чтобы вести контрбатарейную борьбу, впервые в организационно-штатной структуре Красной армии был создан Третий Ленинградский артиллерийский корпус прорыва (командовал им генерал-майор Николай Николаевич Жданов) в составе несколько полков, бригад.

Владимир Михайлович не могли бы Вы сказать несколько слов о нашей артиллерии? Чем славилась советская артиллерия? Какие орудия Вы бы выделили из них как наиболее результативные, помогающие вести контрбатарейный огонь?

Орудия, которые применялись в качестве контрбатарейной борьбы, это прежде всего 152-миллиметровая гаубица предельной дальностью 17 километров, 122-миллиметровая пушка с дальностью стрельбы 26 километров. В боях участвовала и артиллерия Балтийского флота. У них была 130-миллиметровая морская пушка, дальность стрельбы которой была 26 километров. 180-миллиметровая пушка – это 36 километров. Но их, конечно, было мало. Поэтому, в основном, рассматриваемая задача возлагалась на сухопутную группировку артиллерии.

В Третьем Ленинградском артиллерийском корпусе прорыва корпусе было 195 орудий. Калибра от 122 до 355 миллиметров. Вы знаете корпус очень успешно вел борьбу с артиллерией противника. Я Вам расскажу один интересный эпизод. Когда мы пошли в наступление после 27 ноября, где-то на второй, на третий день нас пригласил в землянку командир батареи Борис Николаевич Подсекаев. На столе лежало две карты – карта нашего артиллерийского командира и карта немецкого артиллерийского командира, которая была изъята у пленного офицера. На карте любого артиллериста боевой порядок, огневые позиции, командно-наблюдательные пункты, средства разведки, передний край, цели, артиллерийские минометные батареи, командные пункты, узлы связи, штабы, оборонительные сооружения.

А на карте немецкого артиллерийского офицера тоже был боевой порядок, огневые позиции, командно-наблюдательные пункты, но когда мы посмотрели на цели, мы ужаснулись. Это был Исаакиевский собор, Эрмитаж, Петропавловская крепость, детская больница имени Эрисмана. Не наши военные цели, а эти объекты. Отмечу, когда мы пошли в наступление и перешли границу, освобождали Польшу, Чехословакию, Германию, нам было приказано не стрелять по памятникам, по жилым домам, а сохранять эти памятники культуры. Я вспомнил этот эпизод, когда видел по телевидению, как сейчас, в связи с событиями на Украине, артиллеристы ведут огонь по больницам, по школам, даже по храмам. Мне стыдно за них!

Владимир Михайлович, Красная Армия состояла из представителей всех национальностей Советского Союза. Как Вам видится, что сплотило народ СССР перед лицом врага?

Первое, что нас сплачивало – то, что мы – люди одной земли, одного государства, одной идеологии. Нас сплачивало, что мы воевали в справедливой войне. Мы защищали свою родину. Мы не нападали ни на кого. 22 июня, не объявляя войны, фашисты напали на наше государство. Мы знали, что мы освобождаем от гнета фашизма своих родных и близких, своих товарищей, своих сослуживцев, и тех, с кем учились в одном классе.

Мы были едины. Мы не делились на какие-то отдельные национальности. Мне скоро 88 лет будет и я никогда в своей практике, в жизни не знал, что такое национализм, что такое национальное неравенство и так далее. Мы жили все одной семьей. У нас в батарее было около 80 человек, примерно было, ну, процентов 65-70 русских, были украинцы, белорусы, осетины, грузины, узбеки. И все мы жили одной семьей. И то, что мы защищаем свое родное, свою землю, своих людей, вот это нас сплачивало. И этот дух был с первого до последнего дня войны у каждого солдата, офицера и генерала: мы должны победить фашизм, мы должны жить свободно, мы должны жить счастливо.

В время блокады в Ленинграда существовала и культурная жизнь, функционировали театры и кинотеатры, проводились выставки, насколько, на Ваш взгляд, важна была роль культуры в этот непростой период? Возможно Вы сами что-то смогли посетить?

Нас с переднего края один раз в два месяца вывозили примерно дней на 5 в так называемый санпропускник. Мы приезжали, снимали с себя всё обмундирование. Это всё шло в такую камеру, где происходила дезинфекция. Нас стригли, мыли в бане, лечили, было усиленное питание. И даже была культурная программа. Я помню, нас повезли в Театр музыкальной комедии, где мы слушали оперетту "Сильва". И это в блокадном Ленинграде. А когда исполнялась Седьмая симфония Шостаковича, всем известная в блокадном Ленинграде, нам, артиллеристам была поставлена задача, чтобы не допустить обстрела немецко-фашистскими батареями района консерватории, где и проводилось это мероприятие. И артиллеристы выполнили поставленную задачу. Не успевало одно орудие противника выстрелить, как на него налетал шквал огня наших батарей. И этот концерт прошел успешно.

К нам на фронт часто приезжали бригады артистов. Ну, Вы знаете, из всех театров – и московских, и ленинградских – были созданы такие фронтовые бригады. Приезжала и Шульженко Клавдия Ивановна, и пела нам "Синий платочек". Приезжали другие артисты – из Мариинского театра, из Большого драматического театра. И бригады из ансамбля Песни и пляски Ленинградского фронта. Поэтому мы в культурном отношении ни в коем случае не отставали. Ну и, конечно, нам показывали кино, у нас были радиостанции, приемники. Мы слушали и последние известия, слушали, что делается в стране у нас, на фронте, что за рубежом и так далее. Были и полевые библиотечки, где можно было взять литературу, почитать. Поэтому я Вам скажу, что не отставали мы в культуре ни в коем случае. Ленинград жил. Хотя, конечно, когда мы ехали по городу в тот же театр, видели разрушения, видели, как на саночках везут завернутые в одеяла трупы на кладбища. Мы всё это видели. Конечно, город голодал, но город жил

Когда обороняющимся войскам стало понятно, что город будет освобожден?

Вы знаете, в конце 1941 года на фронте я вступил в комсомол. И когда меня принимали в комсомол, то мне задали один вопрос "А как ты думаешь, Володя, мы отстоим Ленинград или нет?" Для меня этот вопрос даже показался странным. Ни у кого не было никаких сомнений, что мы город не сдадим! Никаких сомнений! А для чего тогда мы? Для чего нам дали оружие? Для чего блокадный Ленинград ремонтирует нашу военную технику, изготавливает боеприпасы и лечит наших раненых? У меня не было даже сомнений. Меня удивил этот вопрос. У нас в части даже такого разговора не было.

Мы знали, что мы победим. Мы знали, что мы отстоим родной город. Поэтому я должен с уверенностью Вам сказать, что все бойцы и командиры, которые воевали на Ленинградском фронте, как и на других фронтах, были, конечно, патриотами родины и ни в коем случае не думали о предательстве, о сдаче. Ну, кроме того, был очень жесткий приказ Жукова, когда он приехал, "Ни шагу назад", где прямо было сказано, что без разрешения высшего командования сдача позиций, отступление будут на месте приниматься строгие меры, вплоть до высшей меры наказания – расстрела. Нас это не пугало. Нам объявили этот приказ, разъяснили. Мы знали, что мы всё равно Ленинград не сдадим.

Какие самые яркие моменты освобождения Ленинграда вам вспоминаются сегодня? Каким Вам запомнился день 27 января 1944 года, когда блокада была снята полностью?

Яркие моменты… Их было много, потому что война – она идет в динамике. И горечь приходила, когда мы хоронили своих товарищей. Я похоронил своего командира отделения, украинца Ковальчука, сержанта. Прекрасный парень был, прекрасный и воспитатель, и командир, и специалист как артиллерист. Я и сам был ранен, контужен. Когда мне перевязывали голову, женщина-врач говорит: "Ну что, малец? Если останешься жив, будешь лысым" — такой она мне приговор дала. И меня хотели отправить в медсанбат. А мои ребята говорят "Нет, мы Володьку не отпустим в медсанбат. По излечении его потом на пересыльный пункт и в другую часть отправят. Мы сами будем лечить. У нас есть фельдшер, он будет его лечить". Был ещё такой эпизод. На заводе, по-моему, ПишМаш – это в районе Красного села – в день рождения Гитлера на трубе завода вывесили фашистский флаг. И вот артиллеристам была подана команда сбить его и разрушить трубу. Конечно, при стрельбе прямой наводкой это не трудно сделать. Но так как цель была далеко от переднего края – прямой наводкой стрельба не получалась. Поэтому надо было стрелять с закрытой позиции. И вот артиллеристы так организовали огонь, что разрушили трубу и сбили этот флаг. У нас такое ликование было, мы так хлопали. Мы наблюдали на наблюдательном пункте, перед нами передний край, мы всё это видели.

Ну и, конечно, самое незабываемое — это впечатление о прорыве блокады и соединении войск Ленинградского и Северного фронтов. Тогда мы уже чувствовали, что теперь в Ленинграде начинается новая жизнь – будет поставляться вооружение, техника, продовольствие с "большой земли". А самое больше впечатление, когда мы пошли в наступление. Мы находились на Пулковских высотах. Мы конечно не знали, когда оно начнется, но мы чувствовали. Ну, у нас в окопах и Ворошилов был, и Жуков. Часто был Говоров, командующий фронтом. Член Военного совета Жданов. Они приходили на наш наблюдательный пункт. Мы чувствовали, что что-то назревает. И вот накануне 27 января нам объявили, что будет сильнейшая артиллерийская подготовка, мы перешли в наступление. Это была незабываемая радость. Во-первых, мы разгромили сильную группировку. А во-вторых, мы отстояли Ленинград. И ни одна фашистская нога кроме пленных по Невскому проспекту не прошла!

Как население помогало обеспечивать безопасность в городе. Известны ли Вам случаи мародерства? Как боролись с работой диверсионных групп противника?

Когда начали бомбить Ленинград, в каждом жилуправлении создавались специальные бригады по борьбе с зажигательными бомбами. Пролетает самолет и выбрасывает на кварталы большое количество небольших зажигательных бомб. На крышах приготовлены ящики с песком, брезентовые рукавицы, вода и так далее. И в первую очередь, конечно, мы, мальчишки, как только налет объявляли "Внимание, внимание, внимание! Сейчас налет авиации, все в укрытие, все в бомбоубежище", а мы на крышу. И вот эти зажигалки брали прямо рукавицами в воду или сбрасывали. То есть не давали сгореть зданию. Это первое. Второе, я конкретно не могу ответить, были ли какие-то диверсионные группы. Но могу с уверенностью сказать, что мародерства не было. До нас доводили бы это. Во-первых, мы в самом Ленинграде не жили. А во-вторых, когда мы встречались там с гражданским населением, когда нас выводили на профилактику, как говорится, ни разу такого случая не было. Я лично не знаю. И думаю, что этого не было. Наоборот, каждый помогал друг другу выжить.

Как Вы можете оценить произведение Даниила Гранина "Блокадная книга", в котором, в том числе, описываются неприглядные стороны человеческой натуры, особенно в высших эшелонах власти блокадного Ленинграда? И какую литературу Вы читали на фронте?

Я уважаю ленинградского писателя Даниила Гранина. Он, конечно, патриот. Но вот, что я вам скажу, я не ел пирожных и не сидел за столом с Ждановым и с Говоровым, я ел хлеб, который мне давали по норме. И даже, знаете, когда-то меня спросили (я уже был генералом) "Товарищ генерал, вот, Вы были солдатом. А была ли тогда дедовщина?" Я говорю: "Была" — "А в чем она заключалась?" — "А в том, что когда садились обедать, командир батареи говорил: "Ну-ка, Володьке налейте погуще со дна – у него еще нет даже костей, у него хрящики, он растет". Мне солдат, сосед, старший солдат от своей пайки хлеба отламывал кусочек и подкармливал меня, вот этот дед… Хотя, этому деду было немного за 20 лет. Поэтому я отношусь отрицательно к такого рода утверждениям. Я также очень отрицательно отношусь к тем писакам, которые сейчас пытаются переписать историю и пишут, что надо было бы сдать Ленинград, тогда бы мы не голодали бы, тогда бы мы жили в полном достатке. Ну, эти вот такие конъюнктурные и меркантильные выражения и высказывания меня возмущают.

Я не видел среди своих командиров и полковников, и генералов, которые с нами были в окопах тоже, чтобы их кормили какой-то отдельной пищей, давали пирожные, коньяк или что-то еще. И в этом отношении я не поддерживаю Даниила Гранина. Я не знаю, с какой целью он это написал. Но я как участник обороны Ленинграда считаю, что это просто пасквиль. Ну а литературу. Конечно, пришлось читать ту, которая была. Я не мог идти в публичную библиотеку и по абонементу выбрать себе любую книгу, которую я хотел. То, что нам привозили в таких библиотечках, мы читали, в том числе и классику. Вы знаете, мне как раз пришлось второй раз перечитать "Войну и мир" во время войны. Я ее читал во время школы (мы изучали). А во время войны я читал это произведение Льва Николаевича как будто бы первый раз взял в руки эту книгу. У нас было больше патриотической литературы, современной литературы. Ну, конечно, газеты, журналы. "На страже Родины" газета была такая Ленинградского фронта – я ее очень уважал.

Что в истории блокадного Ленинграда потрясло лично Вас больше всего?

Я уже говорил, что потрясений, было много. Мне здорово в память врезалось то, что город в блокаде, а идут концерты, вот, та же Седьмая симфония Шостаковича. Когда работает театр, куда нас водили. Когда наша ленинградская команда "Зенит" начала уже тренироваться и играть в футбол. То есть мы почувствовали, не только грохот пушек, стрельба пулеметов и летящие осколки, но и то, что есть жизнь. Ну и, конечно, самое большое потрясение было это когда в 1943 году прорвали оборону и мы получили отдушину, железнодорожный путь с "Большой землей" и полное снятие блокады. Когда мы сами уже не в статике, а в динамике начали воевать, пошли вперед. И освобождение Гатчины, Луги, Пскова. Мы отогнали и разгромили противника уже на дальних пределах.

Что должно остаться в памяти у сегодняшнего молодого поколения о той войне? Как Вы относитесь к попыткам переписать историю?

Я патриот своей страны, но имею свое мнение. Я Вам скажу, что вот эти «писаки», которые пытаются исказить историю нашу, исказить правду о Великой Отечественной войне, исказить то, что мы были главные в победе во Второй мировой войне, я это никогда не приемлю. И меня это очень возмущает. Я никогда этим людям не подам руки. Я буду считать за личное оскорбление общаться с такими людьми. Всё это вранье. Молодежь сейчас, конечно, клюет на "жареное". Вот, выбирают они что-нибудь такое "жареное", такое, чтобы молодежь клюнула. Но далеко не все. Я верю в нашу молодежь, я верю в ее будущее. Я верю в ее эрудицию, грамотность, я верю в ее таланты. И если кто-то услышит эту передачу, ребята, делайте правильный выбор. Всё о Великой Отечественной войне, может быть, и не на 100 процентов, но уже всё много правдиво сказано. На Нюрнбергском процессе сказано, кто победил.

Вы знаете, на 60-летие Победы я в составе делегации был в США. И в Вашингтоне проводили международную конференцию по Великой Отечественной войне. Меня удивило, что отдельные генералы и офицеры армии США думали, что они победили во Второй мировой войне. И когда мы с маршалом Язовым выступали и рассказывали, они потом подходили, жали руки, говорили: "А мы не знали, как проходила эта война". Примерно такая же ситуация была, когда мы были на 60-й годовщине открытия Второго фронта в Англии. То же самое. Там были ветераны. И я помню такой эпизод (тоже маршал Язов был). Когда он выступил с докладом, к нему подошел один английский офицер, который участвовал в форсировании Ла-Манша, и спросил: "Господин маршал, а Вы что, были участником этих событий?" – "Нет, я не участвовал, я на другом – я на Ленинградском фронте воевал" (кстати, тоже в блокадном Ленинграде). – "Но Вы так рассказали, как будто бы Вы участвовали или командовали этой операцией". – "Я просто изучал историю военного искусства и знаю, и высказал правду". – "У нас нет сомнений в правде. Но вот как Вы хорошо знаете эту историю". Поэтому, вот, молодежь должна правильно относиться ко всем диким, я Вам скажу, высказываниям в отношении пересмотра итогов войны.

Сейчас на Западе развернута масштабная кампания по дискредитации роли нашей страны, освободившей Европы от "коричневой чумы". Помимо участия в обороне Ленинграда, прорыва блокады, Вы освобождали Польшу, Чехословакию. На днях глава МИД Польше, страны, где похоронено 600 тысяч советских солдат, заявил, что Освенцим освобождали украинцы. Что бы Вы – ветеран Великой Отечественной – сказали ему и тем политикам, которые активно пытающимся переписывать и фальсифицировать историю?

Я хочу ответить господину министру иностранных дел Польши, который сказал, что Освобождал Украинский фронт, освобождали украинцы. Сегодня, как Вы знаете, 70 лет освобождения Освенцима. Разрешите, господин министр, задать Вам вопрос. Какое Вы имеете образование? Ведь, дипломату надо знать хорошо географию и историю. Так вот в порядке повышения Вашего интеллектуального уровня и образования я Вам объясняю. Я воевал и заканчивал войну на Первом Украинском фронте. Командовал им русский маршал, дважды герой Советского Союза Иван Степанович Конев. Членом Военного совета, ну, будем говорить, главным политработником был тоже русский генерал-лейтенант Крайнюков. Я воевал в войсках 21-й армии, которой командовал генерал-полковник, герой Советского Союза Дмитрий Николаевич Гусев. Членом Военного совета был генерал-лейтенант Василий Павлович Мжаванадзе, который впоследствии был первым секретарем ЦК Компартии Грузии. Украинских – их не один: Первый, Второй, Третий, Четвертый Украинские фронты. Они были по территориальному признаку. Так же, как и Ленинградский, Прибалтийский, Волховский фронт, Степной, Брянский, Западный фронты и так далее.

И воевали все. Хотя, поймите меня правильно, я это говорю не потому, что я должен это сказать. Превалирующее было русских. Вот, в нашей части (я уже говорил) примерно 65-70 процентов было русских. Но воевали все национальности. Мы не считали, сколько их. Мы единой семьей воевали. И освобождали Польшу, Чехословакию, Венгрию, Болгарию, Румынию. И конечно, разгромили Германию на их же территории в их логове. И разгромили ее советские войска — все народы и народности великого Советского Союза. Вот это никто не имеет права изменять, критиковать или вообще переписывать историю. Надо и министру иностранных дел иногда заглядывать в учебник истории. Мне было стыдно, что такие люди (а сразу это подхватили и так называемые вожди на Украине современные) подхватили, что всё делали украинцы. Фронтом-то командовал не Бандера и не Шухевич, а Конев, который в Польше спас город Краков от разрушения. Спас! Которому поставили памятник польские люди, польские патриоты. А нынешние его убрали, сняли. Не надо осквернять память тех, кто своей кровью и своей жизнью заслужили Вам победу над фашизмом, освободили Вас – и Варшаву, и другие города. Поэтому я думаю, что нам всем надо об этом очень и очень хорошо задуматься. Разве можно допускать такие вещи? Ну, пусть это останется на совести, простите меня, так называемого министра иностранных дел.

Владимир Михайлович, как Вы будете отмечать70-летие Великой Победы? Когда война закончилась для Вас? Что для Вас значит день 27 января?

Я уже Вам докладывал, что я воевал на Первом Украинском фронте, участвовал в Львовско-Сандомирской операции, освобождал Силезию, город Чесноков, освобождал Чехословакию. Войну закончил в Чехословакии. Это был самый радостный день в жизни. Я уже был офицером. 21 декабря 1944 года в день рождения нашего Верховного главнокомандующего после небольших курсов мне было присвоено звание "младший лейтенант". И я стал офицером, войну закончил уже лейтенантом, имея орден Отечественной войны Второй степени, Красной звезды, медаль За отвагу, медаль За оборону Ленинграда, За победу над Германией и медаль За боевые заслуги. Это боевые награды у меня и солдатские, и офицерские. После войны я решил уволиться. Ну, какой, будем говорить, из меня офицер? 7 классов образования, двухмесячные курсы. Я хотел закончить школу, поступить в институт, быть инженером. И когда нас перевели уже из Австрии, где мы дислоцировались, в Одесский военный округ (в это время там командовал войсками округа Маршал Советского Союза Жуков), я подал рапорт. Меня вызвал командир и сказал мне пришел отказ в увольнении. Он сказал, что когда командующему округом принесли приказ на увольнение, большой приказ (там больше 100 человек) таких как ты, он внимательно посмотрел на все эти фамилии и написал "Если мы таких молодых офицеров будем увольнять из армии, кто заменит нас? Оставить служить и учить". Я не видел этой резолюции – мне объяснил так командир. И вот моя судьба была решена. Пришлось заканчивать вечернюю школу при Доме офицеров, экстерном нормальное училище. А потом поступить в Академию, и так далее служба пошла. Я ни одной ступеньки не пропустил, служил не на паркете, а в войсках. И последняя моя должность была "Командующий ракетными войсками и артиллерией Сухопутных войск". А в 1989 году мне было присвоено звание Маршала артиллерии.

Что касается празднования Дня победы. Конечно, это самый великий праздник. Наш народ считает самыми большими два праздника: это День Победы и Новый год, какое бы поколение ни было. Этот праздник, как говорят, со слезами на глазах, я буду отмечать в Москве. Буду наблюдать за парадом на Красной площади. Буду на торжественном собрании. Ну и все мероприятия, которые начнутся уже скоро, буду во всех этих мероприятиях участвовать. На 50 лет Победы и на 55 лет Победы я участвовал будучи уже маршалом, уже в возрасте в параде. Мы шли со знаменем Победы. Впереди шел герой Советского Союза, герой Социалистического труда Генерал армии Иван Моисеевич Третьяк за знаменем Победы. А дальше, кому разрешили по состоянию здоровья, шли 8 маршалов и генералов в шеренге по Красной площади, в том числе и Ваш покорный слуга. Поэтому для меня, для моих боевых друзей, для моей семьи, да и для всей нашей прекрасной Родины это великий праздник, и мы должны его отметить по достоинству. И я уверен, что приедут очень многие руководители, умные руководители из государств, которые будут приглашены, и будут участвовать вместе с нами в этой Великой Победе по освобождению от фашизма и Европы, и вообще мирового человечества.

Мнение участников конференции может не совпадать с позицией редакции